Журнал Дагестан

Я совсем не любитель народной музыки. Понимаю, конечно, что это основа всей современной музыкальной культуры, поэтому её надо изучать, сохранять и популяризировать. Но сама не увлекаюсь. А недавно позвонили из филармонии: «У нас новый солист появился, прекрасный гитарист и кумузист-виртуоз. Тебе нужно написать. Его инструмент звучит, как оркестр!». Полезла в интернет, нашла, послушала: действительно — как оркестр. Нужно писать. 

Башир Багавдинов такому вниманию удивился, но на встречу пришёл. Мы разговаривали в его кабинете в махачкалинской школе искусств № 5, где он ведёт и класс гитары, и класс кумуза. Оба инструмента тут же, на полках, поэтому во время разговора музыкант периодически берёт их в руки. Получилось замечательно: вроде и интервью, а вроде как мини-концерт. А заодно будто и в мастерской побывала — Башир изменил саму конструкцию агач-кумуза и продолжает его совершенствовать. Показал чертежи, и на нескольких инструментах — как меняется звучание «до» и «после». Но начали мы разговор не с этого, а с воспоминаний:

— Я из села Советское Бабаюртовского района, семеро детей в семье, я — второй. Старший брат Рустам — скульптор, член Союза художников. Мы все рисовали, занимались музыкой, это у нас от отца. Он окончил культпросветучилище, был директором дома культуры в селе. Точнее, он был там и художником, и музыкантом, открыл первую художественную мастерскую в районе. Лозунги, транспаранты, красные уголки — вся наглядная агитация в районе была на нём. Мы выросли среди красок, картона, фанеры, кистей. Помогали, конечно, нам нравилось. У матери специального образования не было, но она обладала прекрасным художественным вкусом, интуитивно чувствовала, например, какой цвет лучше использовать, и часто подсказывала отцу. И народные аварские мелодии я впервые услышал от матери, она прекрасно пела, хотя на сцене не выступала. Мама и отец — удивительные люди, удивительная пара: больше 50 лет вместе, у них даже день рождения в один день — 15 июня! Вообще, в журнал лучше о родителях написать, а не обо мне.

— Абдулпатах Дациевич и Иманат Багаудиновна.

— Отец умел всё; кирпич класть, с деревом работать, окна стеклить — никакой работы не боялся, и нас этому учил. Ну как учил… Мы просто видели, как он трудится каждый день, как помогает всем абсолютно бескорыстно. Поскольку отец был директором ДК, а тётя Патимат там же работала художественным руководителем, то все музыканты, артисты, которые приезжали в район, — а тогда артисты филармонии, Гостелерадио постоянно ездили с гастролями по сёлам, — приходили к нам домой. Родители были очень гостеприимными, щедрыми: я помню, как открывали двери между комнатами, и столы ставили такие дли-инные из одной комнаты в другую. Кто-то из соседей однажды это увидел и удивился: «Ва-а, Абдулпатах, я подумал, что ты сына женишь!». Это были не просто застолья, а целые концерты! И дагестанские песни пели, и русские народные, и романсы. Но я не могу сказать, что прямо мечтал профессионально заниматься музыкой, хотя играл на разных инструментах с детства. Это было как-то само собой разумеющееся. Стихи дома тоже часто звучали. Мой дядя — Магомед Гусейнович, очень любил поэзию, особенно Омара Хайяма и Есенина, которого практически всего знал наизусть. Его любовь к Есенину передалась мне. Я всегда мечтал побывать на родине поэта и в прошлом году эта мечта осуществилась! Но это, наверное, не надо рассказывать?

— Просто я такой человек, если увлекаюсь чем-то, то мне нужно глубже всё изучить, до сути докопаться. В прошлом году я участвовал во Всероссийском фестивале-конкурсе музыкального творчества МВД России «Щит и лира», который проходил в Рязани. Чуть ли не сразу по приезду, я попросил водителя отвезти меня в Константиново. Там такие места! Сразу про Есенина всё понятно, почему его стихи именно такие. Там нельзя не стать поэтом.

— За два года до окончания школы отец принёс мне самоучитель игры на баяне, я его освоил и поступил на музыкальный факультет педуниверситета.

— К тому, чем сейчас занимаюсь, я пришёл поздно — уже после 40 лет. Зато это случилось именно тогда, когда я мог понять, что это действительно моё. Раньше мои интересы постоянно менялись. Гитара меня увлекла ещё в институте: я нашёл сборник упражнений, сам занимался и освоил классику. Тогда же увлёкся рок-музыкой, играл в институтской группе на электрогитаре, а в оркестре народных инструментов — на кумузе. Мне было интересно всё! В 1987 году я окончил институт и по направлению приехал в район, работал худруком в ДК Бабаюрта и преподавателем музыки в Туршунае. Неплохую по тем временам аппаратуру через сельсовет для ДК приобрели, я свой ансамбль собрал. Но мне там было тесно. Хотелось в Махачкалу, но я понимал, что, не имея своего жилья, в столице будет трудно. У тестя дом пустовал в Буйнакске, и мы с женой, подумав, переехали туда. Она у меня тоже выпускница музыкального факультета, сейчас преподаёт вокал в школе искусств № 6. А в те годы Буйнакск был довольно продвинутым городом в плане музыки: определённый круг общения, можно было достать записи. Я активно изучал самую разную музыку: купил проигрыватель и магнитофон, постоянно что-то слушал, перезаписывал. А ещё организовал свою группу — «Синтез», мы даже дали два концерта. Тогда электронная музыка как раз входила в моду.

— Никогда не любил и не люблю играть на свадьбах. Мне не нравится такая музыка, я шёл туда, как на испытание. В тот период я «болел» гитарой. Ричи Блэкмор, Карлос Сантана — это были мои кумиры. И ещё Ингви Мальмстин — это шведско-американский гитарист-виртуоз, мультиинструменталист и композитор. У него потрясающий стиль. Его «Трилогию» (альбом 1986 г. — Ред.) я один к одному «снял» с пластинки.

— Да-да, на слух. Тогда же я почувствовал, что сам должен сочинять. Мне хотелось, чтоб это была музыка, сочетающая самое лучшее из разных направлений и стилей.

— Хороший вопрос! Я сочиняю «в голове» и записываю, хотя бы примерно, ноты, а потом уже на инструменте проверяю. Нужно уметь слышать музыку внутри себя.

— Конечно, был! Звёзды такого уровня к нам никогда не приезжали, это нельзя было пропустить. Хотя, если честно, я предпочёл бы услышать Ричи Блэкмора — гитариста «Deep Purple». (Улыбается). Кстати, Мальмстин как раз в 1990 году выступал с Яном Гиланом, но, к сожалению, в Стокгольме, а не в Махачкале.

— Не скучаю, это точно. Я бы сказал, что это было дурное время, последствия которого мы до сих пор не преодолели. Что касается творческой свободы… Я и тогда сочинял то, что я хочу, и сейчас делаю то же. Но сейчас у меня есть домашняя студия, есть интернет и можно найти любую литературу или запись.

— И это тоже много значит! Но, с другой стороны, что в 90е, что сегодня — музыка, искусство, духовность мало кому нужны. К кому я только не обращался — от новых дагестанских бизнесменов до чиновников! Просил помочь мне со студией, пытался объяснить, что я могу внести что-то новое в нашу культуру. Молодой был, наивный… Ничего не получалось. Я тогда разочаровался сильно и ушёл в себя. Из Буйнакска мы переехали в Дубки — жена у меня оттуда; я сначала преподавал гитару, а потом оставил и это, играл на аккордеоне — аккомпанировал местному хореографическому ансамблю; жена преподавала, детей растили. В Дубках уникальная обстановка, это такое изолированное от мира, очень уединённое место, красивейшая природа, которая вдохновляет. Я много сочинял, жаль, не всё записывал. Сейчас пытаюсь восстановить. В 1997 году Жан-Мишель Жарр давал концерт в Москве на Воробьёвых горах. Я специально приехал к родственнику в Махачкалу, у него был «НТВплюс», и я надеялся, что концерт покажут на музыкальном канале. К сожалению, показали лишь небольшой фрагмент в новостном сюжете. Но для меня тогда даже это было подарком. Я знал, что могу писать такую музыку, и исполнять её тоже могу. Но, увы. Это было так обидно… Хотелось оставить музыку навсегда. Квартиру в Дубках мы продали, уехали в село, я купил у одноклассника дом, машину тоже купил, но потом продал, чтобы приобрести домашнюю студию.

— Точно. (Смеётся). Я думал заняться строительством или сельским хозяйством. Даже что-то попытался начать, но отец сказал: «Занимайся тем, чему учился».

— Да, он понимает, как много музыка для меня значит. Меня уговорили преподавать в школе искусств хотя бы временно, потому что педагогов не хватало. Я вёл класс гитары. Гитара, по моим наблюдениям, самый популярный инструмент — что в городе, что в селе. Тогда как раз появился интернет, поэтому вечерами я бродил по разным музыкальным сайтам. Однажды наткнулся на фламенко. Увлёкся страшно! Стал читать, узнал, что у него арабские и цыганские корни. Вообще, именно во фламенко, как мне кажется, вся европейская, американская музыка и восток в миниатюре. Фламенко — народная музыка, поэтому она так близка мне. Восточные интонации фламенко во многом схожи с нашими национальными мелодиями. Это и натолкнуло меня на мысль интерпретировать их и трансформировать агач-кумуз для их исполнения. Если у Мальмстина неоклассик-рок, у Пако де Люсия — нуэво фламенко (nuevo flamenco), у Пьяцоллы — танго нуэво (tango nuevo), то у меня, получается, нуэво лезгинка! Фламенко — это импровизация, там можно всё!

— Как бы я ни старался, лучше, чем испанцы, я на гитаре не сыграю. И никто не сыграет. Потому что у них это в крови. А кумуз для нас, дагестанцев, как гитара для испанцев — родное, понимаешь? У каждого инструмента есть своё место и своё время.

— Я и гитары переделываю, как это делают гитаристы, исполняющие фламенко, это даёт больше возможностей (берёт в руки инструмент, показывает — пытаюсь понять). Тот кумуз, который большинство музыкантов использует сейчас, это не народный, а оркестровый инструмент. Как бы тебе объяснить… Он рассчитан на то, что будет звучать вместе с другими. Не соло. На нём играют медиатором, как правило.

— У классического агач-кумуза третья и четвёртая струны расположены тесно. Я их раздвинул, что позволило извлекать оттенки аккордов. Звук стал богаче, насыщенней… Внешне такой кумуз тоже более широкий, глубокий.

— Мастера есть. Качество разное, конечно, но при желании найти неплохой инструмент можно. А это очень важно, если ребёнок занимается музыкой, сразу играть на хорошем инструменте. Кстати, кумуз в этом отношении ещё и дешёвый — это же не рояль.

— Потому что мало кто знает настоящую народную музыку, возможности народных инструментов.

— Да, они почти безграничны. Тот же агач-кумуз — инструмент самодостаточный, колоритный, его надо пропагандировать. Я в этом вижу свою миссию, если можно так сказать.

— Я его ещё не дописал, но в целом он готов, вот, смотри (достаёт из шкафа толстую тетрадь в клетку формата А4). Вообще, учебников по игре на агач-кумузе нет, точнее, возможно, и были когда-то, но мне не попадались. Есть хрестоматия Шамасова и Асельдерова, которой пользуются во всех музыкальных школах республики. Но хрестоматия опять-таки для оркестровых инструментов, а собственно для народного строя литературы нет.

— Я подумал, а вдруг где-то в ауле мальчик захочет научиться играть, а педагогов нет, тогда самоучитель — именно то, что нужно. Я сам был таким мальчиком. Поэтому старался писать максимально просто и понятно, но при этом интересно. Там есть и рекомендации для педагогов. Я очень надеюсь, что мне удастся издать эту книгу, она действительно очень нужна Дагестану сегодня.

— «Башир Багавдинов абсолютно преображает музыку, которую исполняет, пропускает через себя тему, добавляет голоса, меняет гармонию. Произведение приобретает новые краски, оттенки, и в самом исполнении личное отношение автора очень ощущается», — это художественный руководитель Дагестанской филармонии, музыковед Ирина Нахтигаль так о вас пишет. Теперь я понимаю, что она имеет в виду. В прошлом году вы, как солист Даггосфилармонии, выступали в Рахманиновском зале Московской консерватории. Расскажите об этом.

— Играть в таком зале — большая честь для каждого музыканта. А для меня это выступление было особенным ещё и потому, что это был день моего 50летия. Я сыграл на агач-кумузе свои сочинения «Дагестаночка» и «Сердце благородного джигита», и обработку знаменитой песни «По горным дорогам» Сергея Агабабова. Акустика потрясающая, микрофоны не нужны. Публика принимала очень тепло.

— Сейчас хочется больше выступать, у меня накопилось достаточно материала, есть, что показать публике, чем её удивить.

— Думаю, да, зрители должны выходить с концерта, открыв для себя что-то новое, получив некий духовный опыт. Я много экспериментирую с народными мелодиями, обрабатываю их, обогащаю, заставляя звучать ярче, современней; приятно слышать, когда зрители говорят, что никогда не думали, что на кумузе можно исполнять такую сложную музыку. А она не сложная, она эмоционально насыщенная, гармонически построенная.