Главная > Литература, № 3 март 2015 > НАПИСАННОМУ ВЕРИТЬ
НАПИСАННОМУ ВЕРИТЬ17-04-2015, 14:48. Разместил: Muhammad |
(Продолжение. Начало в № 1, 2 за 2015 г.)
* * *
![]() * * *
Я маленькая совсем была, когда у нас на квартире – мы тогда
жили в Георгиевске, немцы стояли. Их двое было. Офицеры. Так вот когда они были
вдвоем – нехорошие были, ругались, могли толкнуть меня, а когда по одному –
играли со мной, по голове гладили, шоколадом угощали. Сейчас я думаю, наверное,
каждый из них боялся показаться слишком мягким, боялся, что другой донесет,
поэтому так вели себя странно. Когда съехали эти немцы с квартиры, кто-то из
них оставил мне на подушке маленькие калошики, такие красивые, красненькие! Ну
вот, а потом вместо этих пришли другие, злые такие были!.. Но я же не знала, я
же побежала к ним! И они переломали мне пальчики на руке.
* * *
В начале 20-х годов, дядя Лева был тогда еще совсем крохой,
Дербент несколько раз захватывали банды Бичерахова. Был такой полковник царской
армии, с красными воевал, со всеми воевал. И когда он входил в город, грабежи
начинались и погромы, женщины, старики и дети прятались в здании городской
мельницы. Ну и дяди Левы мать тоже хватала маленького сына и бежала туда сразу.
Понятное дело, надо было всем сидеть тихо, чтоб ни гу-гу! И так по нескольку
дней иногда, пока бичераховцы не уйдут. А воду, еду не всегда с собой люди
успевали захватить, так что те, у кого что-то было, делились с другими. Ну и
раз вышло так, что воды и еды мало у людей с собой оказалось. Старшие дети
как-то держались, молчали, а дядя Лева совсем замучился от страха и жажды, и
плакать начал. И на беду мимо как раз проезжал сам Бичерахов. Услышал из-за
стены детский плач и приказал своим взломать ворота мельницы. Въехал на своем
коне, грозный такой, посмотрел на этих баб, на стариков, потом подъехал к дядь
Левиной матери, спешился и ласково так маленького Леву за щеку потрепал. А
потом снял у его матери с руки браслет, кольца – все, что было ценного. И к
другим женщинам пошел, а те уже сами, сами снимали, торопились и в сумку ему
бросали. Тут жизнь на кону, какие уж браслеты! Вот так он всех обошел, этот
Бичерахов, а потом опять к Леве вернулся, полез в эту сумку с награбленным,
пошарил там, достал кусочек пахлавы и зареванному Леве протянул. И Лева все не
понимал, почему мама плачет, почему все вокруг плачут – ведь такая вкусная эта
пахлава, такая сладкая.
* * *
Я как-то разговаривал с милейшей девочкой-художницей.
Которая... В общем, я спросил, откуда такой яркий, такой пламенный красный на
ее автопортрете. Оказалось, что когда ей было 4 года, сгорело ее село. Люди
сгорели, животные, бабушка ее. И с тех пор она этот красный цвет и рисует.
* * *
Родители моей тети разошлись, когда ей еще четырех не было.
Мать осталась в селе, а отец с маленькой дочкой уехал в город. Тут у него
завелась новая женщина – русская с двумя дочками, тетя Надя, и девочка ее очень
полюбила, как маму. Тетя Надя ей сказки рассказывала, там, в сказках, баба Яга
еще была – черная, страшная… И вот девочке уже лет 7-8, она играет в песочек у
дома, и тут к ней подбегают две черные, растрепанные, страшные, хватают ее и
уносят за густые леса, за быстрые реки. Это ее мама с теткой (обе были жгучие
брюнетки) украли и увезли в село. И вот она сидит в этом селе, эта девочка,
смотрит на гору и ждет, что сейчас на вершине тетя Надя покажется, вот сейчас
она увидит, как та идет ее спасать... Полгода сидела, смотрела, ждала. Каждый
день. Никто не пришел.
А потом ее опять возвращают к отцу в город. Но нет уже
никакой тети Нади, и быта налаженного нет – отец один, он пьет. И эта девочка
идет домой после школы, проходит мимо чужих окон и ловит запахи – о! борщом
пахнет… а дома лук и картошка – если голодна – жарь. Но никто тебя не ждет и
еду к твоему приходу не разогревает, а есть пьяненький отец и брат, за которыми
она должна ухаживать.
* * *
Были у нас свои пацанские поверья, что ли, – не знаю, как
правильнее назвать. Мол, если стрекозу поймаешь, высушишь и положишь девушке в
еду, то она тебе сразу же отдастся. Девушка, конечно, не стрекоза. Мы и ловили.
Ловили, крошили, пытались кому-нибудь впарить, но ничего нам не обломилось ни
разу. Была еще своя валюта на районах, так называемые «голые карты».
Черно-белые, их у глухонемых покупали. Бывало, что пацан играет в дурака, ему
нужно карту кинуть, а он смотрит на нее и говорит: нет, пацаны, не могу! Мне
эта баба нравится! И все его понимали. Мне это напоминало Феллини, фильм его
знаменитый, «Аммаркорд» кажется, да?
* * *
Сама-то я послевоенный ребенок, помнить такого не могу, а
вот старики рассказывали, что в 20-х годах, когда тут у нас все дрались со
всеми, отряд дашнаков загнали прямо к нам, на Тарки-Тау. Они знали, что пощады
никакой не будет и дрались, как бешеные, как звери дрались. А кто не мог –
кидался прямо с обрыва вниз. И так их тела как черные птицы висели по деревьям.
А к нам в Тарки пришли турки и один турецкий офицер, толстый, важный такой,
сказал, чтоб жители не смели эти тела хоронить. Расстрелом грозил. И вот через
день-два в Тарки приходит один выживший дашнак. Даже не пришел, а приполз, весь
переломанный. И кто-то из наших таркинских его подобрал и выходил, а потом
помог выбраться, и еду еще дал. Все село знало. Знало, но молчало. А надо же
понимать – дашнаки – армяне, христиане, то есть. А мы – мусульмане. И снова
пришел этот пузатый офицер турецкий спрашивать, кто помогал. Откуда-то
дознались они. И вышел к ним дед – совсем не тот, чья семья дашнака прятала и
лечила. Одинокий совсем дед, которого уже не запугать было ничем, вышел и сказал:
«Я прятал». Вот дальше не знаю, чем дело кончилось. Убили его или отпустили
его. Даже не знаю, правда это, или нет. Только смотри сюда, если народ такие
байки выдумывает и рассказывает, это о многом говорит, разве нет?
* * *
А у нас за еврейским кладбищем был отцовский огород. Мимо
часто евреи-мужики ехали, все на ишаках и лопатки (кизгил назывались) сбоку к
ишаку привязывали. У всех евреев во-о-от такие бороды были. Старики ходили
копать землю. Оттуда шли и около наших ворот кричали: «Хаджи!» Мать
выглядывала: «чего?» «Дай твоего сына, пусть нас до города проведет, а то на
дорогах азербайджанцы». Это они магальских парней и пацанов боялись, те их
поджидали и специальную веревочку крутили, а потом веревочкой кидали прям в
бороду. Борода закручивалась, больно было, и евреям приходилось подстригать. А
если женщины за водой шли к роднику наверх, то их пропускали. Но на обратном
пути кидали камнями в кувшин, а кувшин-то уже полный, он на спине, его не
закроешь… Камнем как дадут по их глиняным кувшинам, они вдребезги, и сзади все
платье было мокрым, липло к телу. Сейчас-то уже не говорят про такое, все о
дружбе говорят. Но я ведь помню!
Вернуться назад |